— Если сомкнуть ремни пряжками, то получится одна праща почти вдвое большей длины. Давайте попробуем, сэр?
Рассольников пожал плечами, снял свой ремень и протянул его Вайту. Толстяк продел его в отверстие своей пряжки, протянул на всю длину, пока одну пряжку не заклинило в другой, примерился, подобрал с земли камушек граммов на сто, хорошенько раскрутил пращу и отпустил конец. Камень пронесся практически по прямой и громко цокнул о крупный валун.
«Попади такой в голову — убьет на месте», — оценил силу удара археолог, а довольный пробой миллионер вывернул карманы, рассыпая мелкие снаряды, и принялся собирать более крупные.
— Я готов, сэр, — приподнял он голову, — указывайте дорогу.
Склон оказался узкий — шириной метров десять, пологий и ровный. В первый миг Атлантида даже заподозрил в нем древнюю дорогу, специально вырубленную для доставки товаров к реке, и даже попытался прикинуть, где следует копать остатки древних верфей, а где — культурные слои поселения, но быстро спохватился и отогнал крамольную мысль. Ну какая может быть дорога в юрском периоде? Этак недолго додуматься и до того, что самолеты и пароходы появились раньше компьютеров, а искусственное орошение — раньше экскаваторов. Хотя любому школьнику понятно, что без компьютеров невозможно рассчитать даже простейшей аэродинамики, а без экскаваторов — перевернуть массу земли, необходимую для строительства, например, Суэцкого или Ладожского каналов. Как назло, в глаза стали бросаться ровные стыки плит, напоминающих мощение, и археолог раздраженно растер ногой по этому месту мелкий щебень. Не может существовать дорог в эпоху динозавров! Нигде! Вот первобытные племена — это еще куда ни шло, можно поискать.
— Тихо, — пригнул Рассольникову голову миллионер. — Уже вижу.
Что видел Вайт, Платон не понял, поскольку сильная рука воткнула его чуть не носом в землю. Причем именно в очередной стык белых базальтовых плит. Атлантида детально разглядел характерные продольные полосы, обычно остающиеся от ручной пилы, и зажмурился.
— Отвернулись, идем…
Давление на голову ослабло. Археолог выпрямился, открыл глаза и увидел, что отрог обрывается куда-то вниз, а метрах в пятидесяти за пропастью, на противоположном склоне, среди жухлой невысокой травы пасутся небольшие пятнистые ящерицы — размером со среднюю собаку, килограммов на пятьдесят.
— Сейчас, сейчас… — Вайт, пригнувшись, подкрался к самому краю, плавно распрямился во весь рост и принялся раскручивать пращу. Атлантида отодвинулся в сторону, чтобы де попасть под шальной удар.
— Х-ха! — коротко выдохнул миллионер, отпуская конец ремня. Камень описал стремительную дугу и смачно воткнулся в склон прямо посреди стада. Ящерицы дружно прекратили ощипывать траву и повернули головы к месту падения снаряда.
— Сейчас, сейчас, только не уходите, — взмолился толстяк, раскручивая пращу. Выстрел! Камень с хрустом расколол небольшой белый уступ чуть выше стада. Ящерицы с любопытством повернули головы туда.
— Непуганые, — с облегчением вздохнул Атлантида. Ящерицы явно никогда не встречались с врагом, поражающим добычу на расстоянии. Значит, и цивилизации высокоразвитой здесь существовать не может.
Третий выстрел Теплера Вайта пришелся точно в середину спины одной из травоядных. Она издала жалобный писк, переламываясь пополам, и покатилась вниз по склону. Ее товарки, только теперь распознав опасность, стремительно умчались в сторону и юркнули в малозаметную щель.
— Есть, есть, сэр Платон! — Вайт на радостях ощутимо саданул археолога кулаком в бок. — Сегодня пируем! Я угощаю! Вы ведь помните, что я обещал кормить вас на протяжении всего пути? Теплер Вайт — человек слова!
Рассольников подошел ближе и остановился рядом с напарником на краю пропасти. Точнее — просто расселины метров десяти глубиной. Однако прыгать вниз на десять метров ни Вайт, ни Атлантида не рисковали, а удобного спуска поблизости видно не было.
— Этот каньон наверняка ведет к реке, сэр, — предположил Рассольников. — Куда еще во время дождя может стремиться вода? Давайте спустимся немного ниже по течению и войдем прямо в него со стороны русла.
— Лучше поверху пошли, сэр, — покачал головой Вайт. — Может, найдем спуск ближе.
Из расселины послышался шорох, радостный писк. Откуда-то из-под земли, из мелких незаметных норок и укрытий, повыскакивало полтора десятка существ, похожих на маленьких тираннозавриков, но с более развитыми ручонками, и принялись деловито рвать свалившуюся с неба ящерицу в куски.
— Эй! Это мое! — заметался по обрыву миллионер. — Уходите оттуда! Я на вас в суд подам! Во-он!
Он начал было раскручивать пращу — но стрелять из нее себе под ноги оказалось несподручно. Тогда толстяк схватил лежащий на краю булыжник и швырнул его вниз. Однако обитатели расселины оказались привычны к падающему сверху мусору. Один из проглотов сдвинулся в сторону — ровно настолько, сколько требовалось, чтобы камень проскочил мимо, и даже не оторвался от еды. Вайт метнул еще камень — с тем же результатом. Толстяк отошел в сторону, выбрал валун чуть ли не своего веса, подтащил его к краю и столкнул с обрыва. Но это уже не имело никакого значения — вместо аппетитной свежатинки внизу белели лишь ажурные косточки скелета.
— Не расстраивайтесь, сэр, — попытался утешить напарника Атлантида. — Сейчас мы пройдем немного дальше и попытаем счастья в другом месте.
— Убью, — зловеще пообещал Вайт, взял в руки пращу и положил в изгиб ремня небольшой камень. Археолог понял, что его напарник готов без раздумий пулять во все, что шевелится, и почувствовал себя намного увереннее: любой встречный хищник, схлопотав булыжник под ребра, наверняка предпочтет выяснять отношения не с ним, а с представителем развитого земного бизнеса.
Напарники поднялись по гребню, разделяющему расселину и спуск к реке, на обширную площадку с двумя пещерами. Точнее — с пещерой и глубокой нишей.
— О, у кого-то тут гараж был, — высказался Вайт, заставив археолога нервно передернуться.
— Это продукт ветряной эрозии, — наставительно сообщил Атлантида. — Обычного выветривания.
— Откуда вы знаете, сэр? — приподнял брови миллионер. — Вы же даже не заглянули внутрь.
— А ничего другого в эту эпоху возникнуть не может, сэр. Просто в скальном грунте оказалось вкрапление более мягкой породы, и она разрушилась быстрее основного массива, — авторитетно объяснил Платон, но в пещеру все-таки вошел.
В глаза тут же бросился закопченный потолок в самой глубине. Рассольников продвинулся вперед, уже без особого удивления обнаружил кострище, опустился перед ним на колени и положил руку на пепел.
— Теплый…
Рассольников абсолютно точно знал, как подобная ситуация будет объяснена местными археологами через десяток тысяч лет:
«Здесь, в этой пещере, находилось святилище, в котором постоянно, на протяжении поколений поддерживалось богопочитаемое пламя. Поскольку наши предки не умели добывать огонь самостоятельно, то те проживающие в основной пещере семьи, в очагах которых угасало пламя, являлись сюда к колдуну и получали его снова. Разумеется, за грех смерти огня им приходилось нести наказание. Они приносили колдуну щедрые подношения и причиняли себе ритуальные увечья».
Атлантида прекрасно знал, как все это будет объяснено через тысячелетия, но совершенно не представлял, как можно подобное объяснить сейчас! Воистину нет ничего более страшного для исторической науки, нежели ожившая цивилизация.
Платон пошарил по земле рядом с кострищем, нащупал несколько обломков костей. Вот и «дары колдуну». Кости, кстати, не несли следов огня. Их явно не обжаривали над костром, чтобы сделать мясо на них вкуснее или съедобнее. Тогда зачем очаг? Чтобы греться холодными ночами? Или пламя возжигали в ритуальных целях? Религия во времена динозавров?
Последнюю мысль археолог отогнал как заведомо бредовую. А вот насчет «греться у огня»… Ведь все здешние рептилии холоднокровные? Значит, от холода они становятся медлительными, неповоротливыми, плохо соображают, а то и вовсе впадают в спячку. А значит, ящерица, которая догадается ночью греться у костра, а утром выходить на охоту против замерзших сородичей, получает такое же преимущество, как вооруженный бластером человек перед шерстистым носорогом!
Рассольников чертыхнулся. В сознании тут же появилась мысль о том, что человек, как существо теплокровное, в огне не нуждался, а значит, мог получить любовь к танцующему пламени в дар от канувшей в небытие працивилизации — как бесполезный, но обязательный атрибут в доме разумного существа. Уже потом огню нашлось очень много дел, но поначалу крепкое копье или лук были намного важнее. Однако почти на всех палеостоянках имеются следы кострищ. Зачем древним охотникам были нужны лишние хлопоты? Откуда вообще у Homo Sapiens любовь к далеко не всегда нужному пламени? Почему человеку так нравится любоваться танцующими на поленьях огоньками? Даже сейчас, во времена космических полетов, набрав с собой колбасы и консервов, люди отправляются жарким днем на берег теплого озера и непременно разводят костер, а потом располагаются рядом, покинув глиссеры и скутера с тщательно отрегулированными кондиционерами. Откуда эта инстинктивное стремление разводить огонь, иногда переходящее в болезнь?
